Маяк
Анна Акчурина
Давя шипящий окурок в кофейной чашке, ты сидишь перед распахнутым оконным проемом... Весь в вечернем свете, в склянице янтарного стекла, живет, торопится, плещет через край бесконечный мир.
Захламленные углы твоей холостяцкой норы высятся сейчас таинственной Мединой, позлащенной поздними сумерками; твое логово - точно неведомый собор Вакха, тонет в лучах цвета золотого шардоне, в отблесках шартреза и тягучего бордо; и кобальтовые всполохи неона обнимают романские колонны томов, подпирающие ветхую кровлю.
В клики детворы вплетаются звоны запоздалого, последнего, воскреного трамвая, шипенье воды в шланге, шелест и гул. Прибитая пыль благоухает псиной, будоража что-то подспудное... младенческие воспоминания. И бытие накрывает тебя своей острой, щемящей радостью.
Стеклянная башня Улья, как гигантский трансформатор, резонирующим колоколом плывет над человечьим гомоном, растворенном сиреневым плеском. Ячейка твоего уединения, добровольная схизма, принимает ораторию вселенной. Июнь...
И жизнь... Жизнь нескончаема и прекрасна - как длинный, цветущий помарками текст твоей рукописи... которая никогда не будет завершена.
Анна Акчурина
Давя шипящий окурок в кофейной чашке, ты сидишь перед распахнутым оконным проемом... Весь в вечернем свете, в склянице янтарного стекла, живет, торопится, плещет через край бесконечный мир.
Захламленные углы твоей холостяцкой норы высятся сейчас таинственной Мединой, позлащенной поздними сумерками; твое логово - точно неведомый собор Вакха, тонет в лучах цвета золотого шардоне, в отблесках шартреза и тягучего бордо; и кобальтовые всполохи неона обнимают романские колонны томов, подпирающие ветхую кровлю.
В клики детворы вплетаются звоны запоздалого, последнего, воскреного трамвая, шипенье воды в шланге, шелест и гул. Прибитая пыль благоухает псиной, будоража что-то подспудное... младенческие воспоминания. И бытие накрывает тебя своей острой, щемящей радостью.
Стеклянная башня Улья, как гигантский трансформатор, резонирующим колоколом плывет над человечьим гомоном, растворенном сиреневым плеском. Ячейка твоего уединения, добровольная схизма, принимает ораторию вселенной. Июнь...
И жизнь... Жизнь нескончаема и прекрасна - как длинный, цветущий помарками текст твоей рукописи... которая никогда не будет завершена.